[tem-title]Реджина Миллс, 36
— однажды в сказке —[/tem-title]
Раса, вид: человек, ведьма. | Деятельность: мэр в штате Мэн. |
Ведьма, ученица Тёмного мага. В Зачарованном лесу уступала в силе, пожалуй, только своему наставнику. Обладает превосходной реакцией; способна на лету перехватить выпущенную в неё стрелу. |
Злая мачеха из сказки про Белоснежку; в прошлом — свергнутый тиран Зачарованного леса и одна из сильнейших ведьм столетия, в настоящем — мэр проклятого города в штате Мэн.
«Sign on the dopped line»
Реджине было пятнадцать, когда она, дочь седьмого в очереди на престол принца, стала королевой ценой своего сердца. Всё началось с малого: она имела несчастье полюбить конюха и спасти дочери короля жизнь.
Всё началось ещё до её рождения: Кора, дочь мельника с необъятными амбициями и необъятным же магическим потенциалом, продала своего первенца Тёмному в обмен на брак с наследником трона. Первенец должен был принадлежать Тёмному по крови, таково было условие сделки, но два обманщика обманули друг друга, и с этим ничего уже поделать было нельзя. Кора выдала первенца за сына наследника, а наследник оказался в очереди не то девятым, не то восьмым, и на время мечты о короне были разрушены.
К счастью, у Коры родилась дочь. Прелестное создание, созревшее для брака как раз незадолго до смерти супруги действующего короля, чтобы тот недолго был безутешен. Их с Реджиной союз был вопросом времени и пары простых как любовь интриг, нужно было лишь поставить жизнь дочери короля под угрозу и дать Реджине возможность её спасти.
Реджина спасла, и жалела об этом всю оставшуюся жизнь: за спасение своей жизни Белоснежка отплатила будущей мачехе чёрной неблагодарностью, когда, поймав ту с намерением сбежать из-под венца, нарушила перед Корой данное слово молчать.
Кора вырвала конюху сердце.
Следующие три года, одержимая идеей вернуть мертвеца, Реджина училась у Тёмного магии и изо всех сил старалась быть хорошей мачехой и хорошей женой. Она не преуспела ни в том, ни в другом. Мертвец остался мертвецом, а она...
Она возненавидела всех.
«Do we have a deal?»
Король умер через два месяца после того, как Реджина окончательно похоронила для себя Дэниела, а после она объявила его дочь отцеубийцей и предательницей и вынудила бежать из дворца. Очень скоро портреты Белоснежки украсили все дорожные столбы королевства, а Реджина, не имеющая ни опыта, ни желания править, доверила власть кабинету министров, и главы сопредельных земель не преминули этим воспользоваться.
Спохватившись через год, Реджина отправила всех министров на плаху.
К тому моменту, что она решилась взять власть в свои руки, имя Злой Королевы уже прочно закрепилось за ней, и она решила воспользоваться этим советом. Она собрала свою гвардию по тюрьмам и виселицам, заново представила себя совету королей и дала своему народу достойный пример ужаса. Народ возненавидел её в ответ.
Лидером восстания стала Белоснежка. Гражданская война длилась два с половиной года, и Реджина уверенно шла к победе, пока, одержимая жаждой мести, не попалась в ловушку. Её должны были казнить, но ей оставили жизнь, и страшнее ошибки никто бы не смог совершить.
Не имеющая больше возможности навредить Белоснежке в этом мире, Реджина все силы бросила на поиск способа обойти это условие, в то время как королевство, которому она когда-то так стремилась вернуть былое величие, сгнивало изнутри: мародёры, прежде направляемые рукой Королевы, грабили всех подряд, хирела торговля, лишались урожая фермы, и над всем этим вороньём кружили соседские короли. Чтобы прекратить это, Реджине пришлось убить и отца, и мать. Сердце отца легло в основу её проклятия.
Проклятие Реджины унесло жизни тысяч. Четыре пятых континента покрылись трупами, а те немногие, кому удалось попасть в паутину её эмоциональных связей, оказались в Сторибруке — небольшом городишке в сердце штата Мэн, — вспухшем на теле Америки как гнойный нарыв. Никакого прошлого, никакого будущего. Никаких счастливых финалов, ни для кого.
Первосезонник, предпочитаю играть по таймлайну первого сезона и до первого сезона. Способна кроссить ванс со всем, что движется, а что не движется — двигать и кроссить с ним ванс. Отец Реджины — Румпельштильцхен, и мнение Румпельштильцхена по этому поводу волнует мало; знать им обоим об этом, тем не менее, совсем не обязательно.
Её предали: спешно стянули с себя гвардейскую форму, что до того носили с гордостью как знак отличия и силы, и попрятались по норам Регарума, точно крысы. Точно крыс, их травили и забивали, когда видели рядом, и Реджина не желала им иной участи, кроме той, что могла бы определить, но уже не могла обеспечить сама. Коннор приносил ей вести о них: Теодора Сандри, её лучшего генерала, забили вилами под Лейверном, хотя он сдал войска сразу после падения Королевы; Зака, державшего контроль над мародерствующими в лесах разбойниками, вздёрнули на балке, когда он остановился в таверне, надеясь найти ночлег. Джарета Хиггса, шефа тайной разведки Её Величества, лишили головы рыцари Белоснежки, а ведь он и не думал сопротивляться аресту. Белоснежке стоило бы беречь их как из зеницу ока, чтобы наказать потом, когда они выполнят своё предназначение, но из-за неё они были теперь мертвы. Единственные, что могли бы остановить угрозу извне, были теперь мертвы, а Мордред и Георг уже собирали на границах войска.
По всему выходило, что Регаруму суждено было пасть следом за своей Королевой.
— Ещё вина, Минни.
Реджина, насколько могла, пыталась наслаждаться грядущим: через несколько месяцев Белоснежку должны были разорвать в клочья объединённые силы Эннфолда и Альбиона. Всему, к чему Реджина шла годами, светило быть уничтоженным, в который раз — добрыми намерениями падчерицы. Одно утешение: дураков, пожелавших бы после этого сохранить Белоснежке жизнь, в королевском совете не было.
Проигравшему — смерть, и это — закон.
Вместе с кубком Минни передала королеве письма, все как одно на дорогой гербовой бумаге.
— Граф Вереш спрашивает, окажете ли вы ему честь отужинать с ним сегодня.
— Передай, что я не голодна.
В последние месяцы Реджина ела мало и редко — больше пила, — и корсет, державшийся когда-то туго и плотно, начал спадать. Реджина отказалась от него две недели назад, а затем и вовсе перешла на мужское платье. Под отороченными кружевом рукавами рубашек не было видно тонких серебряных браслетов, что ей надели когда-то в камере и так и не удосужились снять.
От браслетов отчётливо фонило магией — той, что Реджине в них была неподвластна, — и Румпельштильцхеном, и за этот подарок, явись мерзавец пред её очи, она бы вырвала ему сердце безо всякого колдовства. Она бы задушила его голыми руками, потому что никакого оружия, кроме пера и чернил, у неё больше не осталось.
— Это всё.
Сорвав печать с первого из писем, Реджина быстро пробежала его глазами.
«Это было бы возможно... за определённую плату... если Ваше Величество изволит».
Как и всегда, всё упиралось в деньги. В золото. В много звонкого, блестящего золота, о котором ей вновь придётся просить Каспара. Просить — потому что она уже не могла вырвать ему сердце и приказать, и без магии она была всё равно что бессильна.
Она жила больше на свойственном ей чудовищном упрямстве. Писала письма, сорила чужими деньгами, пытаясь не допустить окончательного падения Регарума, в который вложила так много, и старалась забыть о том, что совсем рядом ждало своего часа её проклятие.
Проклятие. Худшее из всего, что когда-то было создано на этой Земле, и принадлежавшее лишь ей одной. Она победила дракона, чтобы получить его, а теперь так глупо не могла решиться, и всё оправдывала себя тем, что могла бы попытаться иначе.
Через полтора часа, когда с письмами было почти покончено, Реджина поняла, что в комнате слишком жарко. Она бы заметила и раньше, ведь лёгкого хлопка рубашка уже пристала к спине, и тонкая прядь налипла к виску, но была слишком увлечена виной и вином. Оглядевшись же, она с удивлением обнаружила окно распахнутым, а камин — почти угасшим.
Мимолётно оттянув душный ворот, Реджина прикрыла глаза, зажала бившие пульсом виски. Застонала — глухо, хрипло, — и выдохнула, поднимая голову на скрип половицы о чужие шаги:
— Добро пожаловать, я полагаю.
Что-то похожее она чувствовала в Альбионе когда-то давно, когда человек в жутко кричавшей одежде смотрел на неё с другого конца зала и улыбался фальшивившей скрипке. Что-то не столь удушающее, но много более... гнусное.
Что-то, от чего зудели слезами глаза.
Страх — вот что это было за чувство. Махнув рукой на полупустой кувшин, Реджина только заставила себя улыбнуться:
— Вина?
Бежать ей всё равно было некуда — да и незачем.
